Ну, хорошо, – рассуждал он, склонившись над очередным описанием. Допустим, мне удастся уговорить пару приятелей и трех-четырех девчонок на оргию в полнолуние, в дубовой роще на склоне холма, благо сейчас тепло. Но где я найду эту самую дубовую рощу и как объясню людям, что водку и пиво пить нельзя, а только легкое вино, причем половину выливая в ямки на земле. Да они ж меня за такое предложение самого в землю закопают, в те самые ямки, чтоб зря продукт не переводил, и, как говорят в Одессе, – таки были бы правы! Ну и самое главное: на фиг мне сдалась эта благосклонность Бриаса-козопаса с его защитой коз и овец от волков!

А вот ритуал, после которого становилось возможным чувствовать находящиеся под землей благородные металлы, драгоценные камни и пустоты искусственного происхождения, что было бы весьма полезно, требовал абсолютно невозможных вещей.

– Ладно, допустим теоретически, такие ингредиенты, как позвонок дракона и волос речной лошади, еще можно добыть, – рассуждал Олег. В конце концов, в запасниках музея палеонтологии, где он подрабатывал прошлым летом, этих окаменелых позвонков динозавров было столько, что пропажи одного никто не заметит.

С волосом было и того проще. Гиппопотам Алмаз, обитавший в городском зоопарке, отличался крайне спокойным и добродушным нравом и за один-два «московских» батона, которые он обожал, с удовольствием давал себя погладить, так что снять волосок не представляло проблемы.

Однако, скажите, где же в этом мире можно добыть такие, воистину мифические вещи, как прядь волос целомудренной лицедейки, слюна правдивого адвоката и капля крови честного министра?!!

Подумав и так и не найдя способа добыть столь редкостные ингредиенты, Олег с сожалением отказался от идеи разбогатеть, занявшись поиском кладов. Он уже собрался уходить, с грустью констатировав отсутствие в книге более полезной информации, когда, перевернув последнюю страницу, обнаружил приклеенные к ней два листка бумаги с рукописным текстом. На одном из них странным угловатым почерком на русском языке было выведено «Свобода пути», а ниже – три строчки рун, похожих на скандинавские. Олег внимательно разглядывал листок. Древнескандинавский алфавит он знал весьма неплохо, мог читать на нем и даже обладал некоторым словарным запасом – сказывалось увлечение и общая способность к языкам. Однако эта надпись сильно отличалась от всего, что он видел раньше. Какая-то неправильность, незавершенность в написании рунных слов, не дающая сосредоточиться, прочитать, даже внимательно разглядеть написанное. Олег вертел листок так и эдак, пытаясь разглядеть текст, но смысл ускользал, словно юркая уклейка из руки неопытного рыбака. Олег все больше сосредоточивался на неуступчивом листочке, словно впадая в медитацию, весь окружающий мир отступил, подернулись серым сумраком невнимания книжные полки, куда-то вдаль ушло окно с веселым и солнечным городом за ним, но упрямый листок не сдавался.

Тогда Олег решил взять его измором. Начать читать вслух, по букве, произнося каждую руну по отдельности, а затем из них уже в памяти собирать слово.

– Э-р-р-и-м, тьфу, нет. Э-р-р-у-м гх-а-р-а-шти…

Что за язык? Непонятно. Однако, явно не скандинавский. Но почему тогда руническое письмо? – успел подумать Олег.

Внезапно перед глазами Олега мелькнул словно клочок рыжего пламени, и сразу все изменилось. Погас электрический свет, но видно не стало хуже. Ровным желтоватым сиянием засветилось пространство пустой библиотеки Неярким зеленоватым свечением окутались стоящие на полках книги. Когда Олег взглянул на себя, то увидел как по нему, пульсируя, прокатываются волны оранжевого, синего, фиолетового пламени. Он вспомнил, что так уже было. Тогда, на даче у Сереги, он уже видел этот проблеск пламени, очертаниями напоминающий женское лицо, и сигарета в руках вдруг затлела от небрежного прикосновения пальца.

Стараясь сохранить это необычное состояние, он перевел взгляд на текст и словно завороженный прочел вслух вдруг ставшие ясными строки.

Эррум гханаш ти увайре.

Зенум угандш зум шайде.

Эрхабн нун зигданшрайде!

Обычно мягкий и спокойный, голос его приобрел холодные и жесткие интонации. Так мог бы звучать безумный и ликующий северный ветер, пролетая над вымороженным им городом – мертво и жестоко. Сквозь застлавшую сознание пелену он ясно увидел смысл этих строк:

Внезапно наваждение закончилось. Загорелась лампочка, и к нему забежала встревоженная Лена.

– Что случилось?

– О чем ты? – в свою очередь спросил Олег, изображая неведение.

Ему очень не хотелось объяснять, что за блажь заставила его читать стихи на непонятном языке в библиотеке, да еще при этом орать во весь голос.

– Здесь как будто кто-то стихи читал. Таким, знаешь, неприятным голосом! Очень неприятным! У меня аж мороз по коже! А потом свет погас.

– Здесь читал?

– Ну да, звук отсюда шел.

– Так может, это я читал? – с улыбкой спросил Олег.

– Ага, разбежался. Можно подумать, я твоего голоса не знаю. Тебе так не заговорить даже с дикого перепоя. Нет, правда, ты ничего не слышал?

– Нет, вроде ничего. Правда, я зачитался. Книжка интересная, мог и не обратить внимания. Вот свет гас, это видел. Наверно, кто-то выключателем балуется, – сделал предположение Олег.

– Все может быть. – Лена заметно успокоилась, – Как меня достала эта библиотека! – Вместо страха в ее глазах появилась злость. – Уйду я отсюда. Вот доработаю месяц и уйду!

– А что так? – поинтересовался Олег. – Обижают?

– Да нет. – Сосредоточенно глядя в карманное зеркальце, она принялась поправлять макияж. – Место тут нехорошее. Никто больше года проработать не может. Чудится всякое. Сегодня вот стихи кто-то читал так, что все лампочки погасли, вечерами книги шелестят, как под ветром, а месяца три назад, незадолго перед тем как ты сюда шляться повадился, вообще видела то ли привидение, то ли глюк. Так и с ума сойти можно!

Заинтересовавшись, Олег принялся расспрашивать, особенно интересуясь глюком, однако вполне оправившаяся Лена заявила, что подробности своего сумасшествия предпочитает держать при себе и поделится ими разве что с психиатром, когда ее упекут в «желтый дом», что непременно произойдет, если она не уволится в ближайшее время.

Олег не стал настаивать. Помимо потрясающей красоты и незаурядного ума, Лена отличалась также поистине непоколебимым упрямством. Ему припомнилась произошедшая не так давно история. Преподавательница по эстетике, высохшая желчная дама, с первых занятий невзлюбившая Лену, и еще нескольких наиболее красивых девушек курса, была просто помешана на форме одежды. Перед экзаменом она потребовала, чтобы все мужчины явились в костюмах и при галстуках, а девушки в строгих блузках и юбках не меньше чем по колено длиной, сделав Лене особенное замечание за слишком открытый, по ее мнению, живот. Лена промолчала, хотя всегда устраивала грандиозный скандал, если кто-то пытался указывать ей, как одеваться. Все решили, что она смирилась, и Сухая Стерва (нередко так же употреблялось и сокращение этого прозвища – SS) довела и ее, но это мнение с треском разлетелось на следующий день.

На экзамен Лена явилась, как и было предписано, в строгой, под горлышко, блузке и юбке по колено. Кроме этого, на ней были надеты только алые, кружевные трусики-стринги, белые носочки и туфли на высоком каблуке, в чем мог убедиться любой желающий. И блузка, и юбка, надетые по приказу преподавателя, несмотря на полное соответствие размерам и покрою, отличались невероятной прозрачностью и никак не могли служить преградой для заинтерисованного взгляда.

Экзамен Леночке пришлось пересдавать с комиссией, после чего в ее зачетке, помимо пятерки, появилась небольшая приписка: «Обладает великолепным эстетическим чувством и не стесняется его демонстрировать» Как легко догадаться, комиссия состояла из мужчин, причем некоторым из них посчастливилось видеть ее демарш против Сухой Стервы. Правда, на курсе еще долго шутливо спрашивали, что же именно преподаватели уклончиво назвали «эстетическим чувством»? Бюст, или то, на что были надеты алые стринги?